Петров Роман Павлович – научный сотрудник Березниковского историко-
художественного музея им. И.Ф. Коновалова
Догнать и перегнать! В мае 1929 года V Съезд Советов СССР принял проект первого пятилетнего плана. Его суть состояла в «коренной переломе», индустриализации отсталой отечественной экономики. Согласно плану Советскому Союзу предстояло развернуть строительство новых отраслей промышленности, увеличить производство всех видов продукции и приступить к выпуску новой техники. В мирном строительстве граждане советского союза были не одиноки. Отечественное экономическое чудо 1930-х годов было бы невозможным без помощи иностранных фирм и специалистов. Своей базы для создания промышленных гигантов у молодой советской державы попросту не было, её пришлось искать за рубежом. В это дело вмешалась политическая конъюнктура - далеко не все высокоразвитые страны Запада были готовы протянуть руку помощи социалистическому государству. В 1920-х годах советское правительство смогло наладить диалог только с Германией, которая после событий Первой Мировой войны была европейским аутсайдером. Растущие производственные площадки в СССР стали настоящей отдушиной для немецкой промышленности, искавшей рынки сбыта для своей продукции и возможности пополнения капитала. Этим объясняется огромное количество договоров между немецкими компаниями и советским правительством. На строительстве Березниковского химкомбината, например, трудились специалисты немецких фирм: Борзиг / Borsig, Симменс-Шуккерт / Siemens-Schuckertwerke, АЕГ / Allgemeine Elektrizitäts-Gesellschaft, Линде / Linde, Ганомаг / Hanomag, Альгемайне Рорлейтунг / Allgemeine Rohrleitung, Шефер и Буденберг / Schäffer & Budenberg, Бальке / Balcke и др. Фирмы получали техническое задание и высылали на строящиеся объекты своих специалистов, зачастую с собственным инструментарием и ресурсной базой. Советская сторона в свою очередь обязывалась выполнять условия содержания иностранного контингента и оплачивать его труд. Оборудование для заводов тоже заказывалось из-за рубежа, отечественное машиностроение не могло осуществить и четверти запросов первой Пятилетки.
Не было бы счастья, да несчастье помогло. В Советский Союз ехали не только немцы. В октябре 1929 года после биржевого краха в США разразился мировой экономический кризис, началась «Великая депрессия» продлившаяся около десяти лет. Крупный бизнес развитых стран, ища пути выхода из сложного положения, обратил внимание на потенциал развивающейся советской промышленности. В условиях борьбы за выживание руководство западных компании игнорировало все возражения своих политиков против товарищества с социалистическим государством. Деньги, как известно границ не имеют, а советская сторона была готова оплачивать труд иностранцев в любой твёрдой валюте. Так в Березниках оказались работники американских фирм Найтроджен / Nitrogen, Чемико / Chemico, англо-американской фирмы Бэбкок и Уилкокс / Babcock, Wilcox & Company, английской фирмы Пауэр-Газ / Power-Gas Corporation, швейцарской компании Браун-Бовери / Brown, Boveri & Cie и др. В требованиях к инофирмам значилось: предоставление подробных спецификации на оборудование, готовность к пересмотру проектов заданий, экономия дефицитных в Советском Союзе материалов – таких условий иностранцам не выдвигала ни одна другая страна-заказчик. Со своей стороны СССР готов был тратиться на закупку технологий, командировки специалистов, капитальное строительство.
Кадры решают всё. Национальный состав прибывших в Советскую Россию иностранцев был самым разнообразным. В разное время в Березниках работали немцы, американцы, англичане, поляки, чехословаки, болгары, были единицы французов, итальянцев и швейцарцев. Советский «новояз» всех уравнял: в делопроизводственных бумагах числились не мистеры и геры, а товарищи «иноспецы», «инорабочие», или «иномонтёры». Большинство из них было от фирм, однако какая-то часть работала по индивидуальным договорам. Эти господа пытали счастье в Советском Союзе, попав у себя на родине под сокращение или соблазнившись условиями труда и зарплатой. На двух-трёх работников от фирм приходился обычно один договорник. Иностранные специалисты требовались для выполнения инженерных задач, контроля строительства, монтажа аппаратов и станков, а также для обучения русских стажёров и практикантов. Профессиональный состав был необычайно широк, строительству были нужны: мастера, инспектора, футеровщики, автогенщики, слесари, паяльщики, котельщики, трубопроводчики, монтёры. Отдельно стояла каста инженеров, многие из которых выполняли именно индивидуальные договоры.
Живи не хочу. Бытовой социализм, практикуемый для граждан страны советов был не применим к иностранным подданным, условия проживания которых заранее оговаривались контрактом. Вопросами устройства и обслуживания заграничного контингента занималось Иностранное бюро, созданное при строящемся комбинате. Спецам и рабочим от фирм предоставлялись квартиры-номера в общежитиях-гостиницах на Чуртане, в пос. Березники и Лугах (Березниках). На самый загруженный 1932 год таких гостиниц было пять. Обыкновенно это была небольшая оштукатуренная комната с меблировкой от комбината. Ванные и уборные были общими на несколько номеров (некоторые «гостиницы» вообще имели удобства на улице). В номер селили одного-двух человек. Из воспоминаний инженера Карла Вилла: «Наши служащие, которых было 7 человек жили на втором этаже двухэтажного дома, построенного из тяжёлых брусьев и брёвен. Стены этого здания были толщиной около 18 дюймов (45 см) и все рамы были двойными – для защиты от зимних холодов. Каждому инженеру была предоставлена отдельная и весьма удобная комната. Обогрев, требующийся на протяжении большей части года, производился от массивных кирпичных печей, которые имелись в каждой комнате и топились дровами». Специалисты с индивидуальными договорами размещались в отдельных квартирах новостроек, порой занимали, таким образом, целые дома: дом №5 на Лугах, дом №21 на Чуртане, дом №40 на Ждановских полях. Специалисты брали с собой семьи. Тем не менее, такая фамильная практика была редкой, на девять холостяков и одиночек приходилось лишь по одному семейному. Из 162 иностранцев работавших на строительстве БХК в конце 1931 года было только 18 семейных. Сказывалось нежелание вырывать родных из привычной им среды, многочисленные бытовые трудности, связанные с переездом и устройством. На первых порах иностранцев даже подселяли к советским рабочим, что многим не нравилось, частыми были жалобы на неудобство, грязь и насекомых. Еще больше иностранцам не нравился бардак с оплатой жилья, хозяйственных услуг и отопления. Вопрос о том, кто должен платить за коммунальный рай иноработник или завод задавали ещё первые командированные, а чёткий ответ на него получили только последние уезжающие. Расчётно-хозяйственные центры 1920-1930-х гг. - комендатуры имели привычку задерживать ежемесячные извещения, после чего предоставляли списки должников на завод, где бухгалтера списывали суммы прямо из зарплаты рабочих. Сами расходы на квартплату устанавливались независимо от заработка съёмщика по метражу предоставляемой квартиры. В эту сумму включалась также стоимость услуг обслуживающего персонала, амортизация мебели, собственником которой был завод и другие мелкие расходы. Так Господин Геб, имея заработок в 500 руб. платил 78,5 руб. в месяц (15%) за 21 квадратный метр площади со всеми коммунальными услугами. Счастливчиком он себя не чувствовал, потому что тот же господин Антерштейн имея заработок в 850 руб. платил такую же сумму, за те же удобства. В чём ещё эти господа были едины, так это в том, что они оба терпели перебои со светом и отоплением пропадавшими на недели.
Больше товаров, хороших и разных. Еще одним насущным вопросом было обеспечение иностранцев товарами и продуктами. Страна советов, еще недавно жившая при НЭПе с относительно свободной рыночной экономикой, в эпоху «коренного перелома» полностью перешла на модель централизованного хозяйства: государственно-кооперативная торговля соседствовала с системой государственного снабжения. Все учтённые граждане получали на руки учтённые товары согласно норме. Подобный порядок вещей распространялся и на заграничных товарищей. Снабжением иноработников занималась организация «Инснаб». На станции Усольская Пермской железной дороги находилась Березниковская межрайонная контора «Инснаба», в задачи которой входило обслуживание «инопотребителей» Березниковского и Кизеловского районов. В её сеть входили 8 торговых точек, из которых три находились в Березниковском районе: магазин №7 в посёлке Чуртан, магазин №8 в поселке Химкомбината и магазин №11 (местоположение неясно). Еще два магазина были в Соликамске, один в Кизеле, а в Губахе был магазин и ларёк. При магазине №8 был даже собственный свинарник для поставки к столу свежего мяса. Общие нормы на продукты питания для иностранцев были высокими. На основании постановления Союзнаркомснаба (министерства распределения ресурсов) иностранный рабочий мог положить в свою месячную продуктовую корзину: 6 кг мяса, 1 кг сливочного масла, 30 л. молока, 3 кг морской рыбы, 4 кг круп и бобов, 1 кг сметаны и творога, 30 шт. яиц, 4 кг муки, 2,5 кг сахара, буханку белого хлеба каждый день [чёрный хлеб иностранцам был в диковинку]. Иностранный специалист получал больше в 1,5-2 раза. Все члены семьи иноработника в Советском Союзе тоже могли рассчитывать на свою норму, которая колебалась в пределах 0,5-0,7 от нормы кормильца. Помимо обычных продуктов постановление оговаривало ненормированный товар, который, однако, тоже выдавался порционно: 1 кг макарон, 3 кг сыра, 2,5 кг кондитерских изделий, по полкило кофе и какао, 2,5 кг сала, 3 кг колбасы, 3 кг ветчины, по 2,5 кг семги и балыка, 1 кг икры зернистой или паюсной. Промтоварами отпускалась мануфактура, хозяйственное мыло – 2 куска, папиросы до 50 штук в день (столько же сигар могли выдать на месяц), бритвы и прочее. Всё это товарное изобилие наиболее полно оставалось только на бумаге – в реальности магазины испытывали еженедельные перебои с продуктами, а дефицитные товары вообще расходились на мах и долгое время отсутствовали. Для того чтобы контролировать предложение и спрос, завы магазинов выдавали на руки иностранцам специальные книжки «для забора продуктов». Продавцам указывалось отпускать по таким книжкам продукты в пределах полного удовлетворения потребностей специалиста и его семьи. «Товаров повышенного качества» иностранцы никогда не видели. Зато «инснабовские» цены могли удивить любого советского человека, потому как были существенно ниже, иногда составляя 1/9 от цены для наших соотечественников. Витрины магазинов для западных капиталистов были своеобразной рекламой преуспевающей экономики СССР и огрехов в виде заоблачных цен здесь старались не допускать. Вход в магазины сытой жизни осуществлялся только для иностранцев по специальным пропускам. Хотя например на партийных работников это правило не действовало. Нет нужды говорить, какой популярностью пользовались нереализованные товары «Инснаба», поступавшие на продажу в магазины простых граждан.
Каждую крошку в ладошку. В начале 1930-х гг. командная экономика Советского Союза стала давать серьёзные сбои. После насильственной коллективизации деревни по стране прокатился продовольственный кризис, отголоски которого звучали в провинциях до 1935-1936 гг. В ходу были хлебные карточки, городское население вело полуголодный образ жизни. Народ тогда фактически спасался рынком, где продавалась продукция, выращенная в подсобных хозяйствах, колхозная продукция, оставшаяся после госзаготовок, кустарные промыслы. Под покровом легального рынка существовал, постоянно видоизменяясь, черный рынок, где было частное предпринимательство, бартер, спекуляция. Двойное дно имел и колхозный рынок Березников. Здесь тоже обретались спекулянты всех мастей, которые отлично понимали, какие суммы оседают в карманах заграничных работников. Поэтому когда те же куриные яйца заканчивались в магазинах «Инснаба» немец или американец покупал их по цене в 5-10 раз выше на рынке. Продовольствия на всех попросту не хватало, сельское хозяйство в Прикамье было развито слабо. Прогрессирующий голод все больше повышал цены на продукты, изымал многие виды товара из продажи. В 1933 году иностранцам было уже не до икры и сигар, они боролись с местной властью за нормальные цены на картофель, молоко и консервы. Товарно-ценовой произвол будоражил умы иностранцев, они попросту не понимали ситуации, жаловались, требовали повышения зарплаты, наконец, просто уезжали. Находились хваткие товарищи, просившие немецких рабочих покупать им продукты в магазинах «Инснаба», тем самым создавая дефицит. Иной раз иностранец сам начинал пользоваться ситуацией и продавал костюм, купленный за 60 рублей за 160. Вся эта неразбериха как будто бы не имела конца.
За культуру обслуживания населения. К услугам иностранцев всегда был советский общепит. При гостиницах были кухни и столовые. Здесь за скромную плату в пять рублей (при себестоимости в 7-8 руб.) иностранец имел право получить полный дневной пансион. В него входил утренний приём пищи (с 5 до 8 часов), завтрак (с 11 до 13 часов), обед (с 17 до 19 часов) и ужин (с 9 до 12 часов вечера). Готовые обеды подавались в столовой без нормы, что позволяло ухватить при желании еще пару стаканов какао или дополнительное сладкое блюдо. Продукты для обедов сюда поставлялись из фондов «Инснаба». Всегда готовилось несколько блюд на выбор. Со слов одной из заведующего гостиницей калорийность питания составляла ни многим, ни мало 8 тысяч калорий. Однако и тут иностранцам сложно было угодить. Рабочие и специалисты во многом предпочитали столоваться на дому, покупая продукты в магазинах, нежели заказывать обеды в столовых. Из 189 иностранцев в 1932 году платили столовым всего лишь 30. Кому-то претил вкус, кто-то жаловался на сервис, кто-то экономил. В Соликамске (продуктовый фонд был одним) практические попытки иностранцев пользоваться услугами столовой принесли им спазмы желудка, колики и другие неприятности. В Березниках один немецкий инженер Венер, после обеда заявил о том, что «надо организовать забастовку, тогда все узнают», на что получил ответ от коллег, что «здесь не Германия, такое дело в России не пройдет». Однажды всё-таки прошло. В начале 1932 г. группа немцев стала возмущаться постоянным блюдом в столовой, т.н. гуляшом, и для отмены этого пищевого наказания послала делегацию к начальнику строительства комбината Грановскому. Грановский делегацию не принял, а одному из её членов вообще приказал немедленно покинуть СССР. Надо отдать должное иностранцам, всё их собрание из солидарности стало паковать чемоданы, что в свою очередь вызвало вмешательство ГПУ. Сотрудники силового ведомства на лошадях оцепили гостиницу, и Грановский после утомительных переговоров взял свой приказ обратно. Гуляш тогда из меню исчез, но осадок от обеда остался. Что и говорить, по части питания везло только иностранным семейным парам, на обеды и ужины к которым напрашивались холостяки. На крайний случай в продаже были электрические плитки и примусы для готовки на дому нехитрого обеда из бобов и консервов. Напомним, у сотен тысяч русских в то голодное время не было и такого стола.
Всё для блага человека, все во имя человека. Культурой и досугом иностранцев занимался ряд отечественных организаций: Иностранное бюро БХК, агитационно-массовый отдел райкома ВКП(б), районный профсоюзный совет. Однако работа текла вяло. Язык, культуру и психологию иностранных подданных советской агитпроп-машине было сложно переварить. Обратимся к фактам. На 1932 год несколько сотен иностранцев БХК обслуживались всего 36 переводчиками, квалифицированными из которых были лишь шесть. Положение в данном случае спасали инженеры дореволюционной школы и командированные на строительство специалисты из Москвы: В.В. Ошанина (13 лет стажа работы переводчиком), А.И. Ля’Никка (40 лет стажа, три западных языка), М.И. Студёнов (15 лет стажа), Э.А. Яшек (20 лет стажа), Е.Ш. Левин (13 лет стажа), А.М. Кендар (15 лет стажа). Большинство переводчиков на ходу обучались производственной терминологии, почти никто не проходил дополнительных курсов. Тем не менее, руководство строительством тревожилось не за уровень их подготовки, а за их идеологию – никто кроме Студёнова в партии не состоял и мог поведать иностранцам не одобренную информацию. Для обратной связи с иностранцами были устроены два кружка по изучению русского языка, однако большой популярностью они не пользовались, собирая в лучшие месяцы всего несколько десятков человек. Вести, таким образом, непринуждённый диалог с инорабочим было сложно, от чего сильно страдал культурный обмен.
Культуру в массы. Для иностранцев раз в месяц проводились массовые вечера с охватом в 40-200 человек. Они обслуживались художественными постановками, более всего концертами с местными или приглашенными артистами. Надо полагать большую роль здесь играл универсальный язык музыки и танца. Но одной художественной самодеятельностью посетители вечеров не отделывались. В партийном понимании существовал догмат «культура неразрывна с политическим просвещением», а потому на вечерах производились доклады «О первом Мае», «О 14-ой годовщине Октябрьской революции», «О 14-ой годовщине РККА», антирелигиозные доклады. Редким (два случая за восемь месяцев), но интересным явлением были интернациональные вечера в форме вопросов и ответов. Их устраивали по праздникам, на дни Красной Армии и Октябрьской революции, с целью показа солидарности трудящихся разных стран. Редкими были вечера, с просмотром кинопостановок, которые привозили передвижки. В Соликамске и Березниках, за полтора года были показаны всего два фильма для инорабочих: «Обломок империи» (реж. Фридрих Эрмлер, 1929 г.) и «Песнь о первой девушке» (реж. Лев Голуб, 1930 г.). Плашки с текстом для этих немых фильмов были сделаны на немецком языке. Содержание лент было выверено: в первой унтер-офицер Филимонов, прошедший через гражданскую войну видит возрождение Советского Союза, а во второй девушки-комсомолки борются с дезертирами и кулаками вредителями. Кроме специально смонтированных лент, иностранные специалисты и рабочие смотрели кино на русском языке. Образный язык фильмов и предварительные объяснения от переводчиков способствовали пониманию.
Редкими, но захватывающими были экскурсии для иностранцев на местные стройки и производства: в Соликамск и Кизел. Показывали иностранцам отдых советских людей в Огурдино. Делясь своими впечатлениями от посещения дома отдыха, на страницах газеты «Ударник» иностранцы Стеша, Мауф, Гюнтер, Шиллер и другие отмечали: «нас приятно поразило прекрасное расположение дома отдыха, большие и чистые помещения, хорошая пища. Нам сообщили, что этот дом отдыха пропускает ежегодно 3300 рабочих, которые проводят здесь свой отпуск совершенно бесплатно. Мы восхищаемся тем, что советское правительство, несмотря на то, что столько средств уходит на грандиозное строительство, в состоянии предоставить рабочим такой чудесный отдых. Подобного мы не видели нигде в Германии. Мы поражаемся той грандиозной работе правительства и пролетариата по осуществлению пятилетнего плана, и со своей стороны, мы готовы делать всё, что можем, чтобы помочь им в этой задаче…». Куда чаще в культурной программе значились «объяснительные собрания» с постановкой на них производственных и бытовых вопросов.
Остро стоял вопрос доверия, которое было большой ценностью по тем временам. Среди тех же переводчиков были сотрудники ГПУ. В свою очередь среди немецких рабочих было немало сочувствующих идеалам германского национал-социализма. Холод в отношениях разбивали члены ВКП(б) и братских компартий Германии, Польши и Венгрии, таких было 29 человек на 1932 год. Они добровольно несли культурную, политическую или агит-массовую нагрузку. Господин Фрелих, например, вёл один из кружков по изучению русского языка и занимался спортивным кружком, член КПГ Гофф Густав распространял печатную прессу, Фриц Клаппродт был выбран членом заводского комитета, он же добровольно вёл технический кружок для рабочих. Центрами культурно-политического просвещения были красные уголки, которые брали на себя роль библиотек и аудиторий для проведения лекций и занятий кружков. Находились они по одному на Чуртане и в посёлке Химкомбината при гостиницах, еще один был при Главной конторе завода. Здесь на фоне лозунгов и плакатов проводились заседания политкружков. Сюда поступала заказанная в Международной книге в Москве литература на иностранном языке и газеты заграничных издательств. Особым пиететом пользовались коммунистические газеты «Немецкая центральная газета» / Deutsche Zentral-Zeitung (печатный орган немецкой секции Коминтерна), «Роте-Фане» / Die Rote Fahne (печатный орган компартии Германии), «Обозрение» / Rundschau (социалистический орган печати Швейцарии) и т.д. Другую западную периодику часто тормозила советская цензура, но в общем количестве приходило до 24 разных газет. Колонки для статей и заметок иностранцев регулярно выделяла местная газета «Ударник». На производственных стенгазетах был обязательным «иностранный уголок» с немецкими и английскими статьями. Из книг в красных уголках были переводы сочинений Ленина, «Капитал» Карла Маркса, статьи И.В. Сталина, материалы пленумов ЦК ВКП(б), в одном только уголке при Чуртанской гостинице было более 2 тысяч книг на немецком и 300 на английском языке (780 / 320 книг в Березниковской гостинице). Повышенным спросом пользовалась беллетристика. Клуб иностранных специалистов заказывал большое количество технической литературы и журналов. Тем не менее «книжной массой» были обеспечены не все инорабочие. Не было в достаточном количестве доступных брошюр и газет, хотя потребность в них постоянно нарастала. Оторванные от своей родины иностранцы живо интересовались положением дел в своей стране, однако газеты и журналы если и приходили, то с опозданием, а радио так вообще было только в одной гостинице на Чуртане. Связь специалиста со своим отечеством часто напоминала глухой телефон. Например, бригада по интернациональной связи БХК с немецким комбинатом Лейнаверке / Leinawerke (г. Лёйна, близ Лейпцига) выявила несоответствие оригинальных писем инорабочих с теми, что приходили в Германию. Кто-то дописывал за иностранцев все прелести жизни и работы в Советском Союзе. Господин Мадер послал телеграмму с оплаченным ответом, но ответа не получил, а вскоре на улицах Чуртана нашли ворох телеграмм. Эти случаи заставляли тревожиться даже людей преданных идеалам коммунизма. Они многое видели, они готовы были многое переносить и бороться с трудностями, но даже они задавались вопросами. Почему руководители партийных и профсоюзных организаций во время демонстраций ездят на машинах, а не ходят пешком наравне с народом? Почему иностранцев назначают на партийные конференции, когда они имеют право на самостоятельный выбор? Почему иностранных товарищей по компартиям даже не пригласили на первомайские торжества 1933 года? Где же свобода, равенство и братство? Диалог иностранцев с русскими всё же существовал. Вне вечеров и собраний, иностранцы заходили к русским в гости, а русские наведывались к иностранцам, всем было интересно, чем живут «заграничные». Культура, пусть и бытовая давала больше перспектив для понимания, нежели политика. Люди из разных миров усаживались на кухнях или в общих комнатах, пили чай, общались как могли. В гостинице №1 в Березниках был рояль, послушать игру, на котором приходили люди со всей стройки. На общих вечерах слушали с большим упоением выступления иностранного хорового кружка. Вместе смотрели привезённые передвижками фильмы. Ничто человеческое капиталистам и коммунистам было не чуждо.
Женщина – активный строитель коммунизма. В своё время Советский Союз дал женщинам правовую фору, на которую стали во многом равняться западные феминистские организации. Гражданке страны советов были открыты двери в политическую и общественную жизнь. Согласно законам советские женщины имели право занимать рабочие места, к которым западные не допускались. Иностранцам же было, мягко сказать, непривычно видеть женщин-милиционеров, или например аппаратчиц в цехах вредного производства. Они считали подобное издевательством над слабым полом. Их жены были домохозяйками, они готовили, убирали, обстирывали (общих прачечных не было) и обшивали свою семью. Если же семья испытывала нужду или смотрела на вещи по-советски, иностранка всегда могла устроиться на работу. Многие из них работали при тех же магазинах и в гостиницах, заполняя, таким образом, нехватку иноговорящего персонала. Были и случаи общественной женской работы в так называемых лавочных и культурно-бытовых комиссиях – органах общественного контроля и оценки. Эти комиссии с немецкой педантичностью подавали в иностранное бюро БХК и органы райкома партии многочисленные предложения по улучшению жизненных условий иностранцев.
Всё лучшее - детям. Для иностранных детей первого января 1932 года была открыта школа. Здания для неё специально не выделяли – занятия для ребят стали проводить при тех же красных уголках. Зато программа такой школы была полностью переведена на немецкий язык (американцы и англичане детей не привозили). Всё количество детей (15-25) было поделено на старшую и младшую группы. Оборудования для их обучения было в достаточном количестве, на первых порах не хватало разве что стульев. Занятия по русскому языку проводила тов. Попова (она же вела кружок для взрослых), на немецком уроки вёл господин Зенге. Всё время работы школы остро стоял вопрос об учебниках. Просуществовала импровизированная школа всего полгода до июля 1932 года. После того как первая очередь завода была завершена и основной поток иностранцев схлынул, осталась всего дюжина детишек. Последних иностранных детей уже перевели на совместную учёбу с русскими школьниками в Чуртанскую школу (№1), получив предварительное согласие родителей.
Наши цели ясны, задачи определены, за работу товарищи! Можно ли было избежать всех этих хлопот и обойтись без иностранного участия? По большому счёту нет, нельзя. Иначе реализация производства была бы другой, а БХК существенно отличался бы от своей первоначальной задумки. Тот же эскизный проект, спецификации и чертежи завода, были выполнены в 1929 году американскими специалистами компаний «Найтроджен», «Чемико» и др. Только на заключительной стадии работ к ним подключились советские инженеры-конструкторы Химстроя. На своё время это было обычной практикой. В проектировании Горьковского и Московского автозаводов, тракторных гигантов Челябинска, Сталинграда и Харькова участвовали специалисты бюро Алберта Кана (Albert Kahn, Inc.). Последний был известен по всему миру как «архитектор Генри Форда». Интересно, что свои проекты бюро создавало не с нуля, оно всего лишь переносило в Советскую Россию проекты уже готовых американских заводов с американским же оборудованием. Тот же Сталинградский тракторный завод был сооружен в США, размонтирован, перевезён через океан и смонтирован в России всего за полгода. У фирмы Кана был свой филиал в Москве, которым заведовал его брат Мориц. Для прикрытия название у филиала было скромное - «Госпроектстрой», здесь работало 25 ведущих иностранных инженеров и 2,5 тысячи советских специалистов. Подобная армия технарей нужна была для перевода расчётов с английской меры счисления (дюймов, футов, ярдов и акров) на привычную метрическую. Справлялись хорошо, за несколько лет были созданы сотни производственных проектов. Подобные филиалы иностранных фирм и компаний были при каждой области советской промышленности, в том числе и при химической. На стадии возведения БХК в 1931-1932 гг. без иностранцев дело бы тоже не обошлись. Если строительные работы в цехах проводились советскими инженерами, десятниками и прорабами, то монтаж оборудования проводился зачастую силами иностранных специалистов. Во многом потому, что 90% этого оборудования было куплено на валюту за границей. Из воспоминаний начальника цеха контрольно-измерительных приборов комбината: «все трубопроводы высокого давления устанавливали шеф-монтёры фирмы Борзиг, установкой машинного оборудования занимались шеф-монтёры фирмы Зульцер, контроль за качеством монтажных работ осуществляли представители фирмы «Найтроджен». При монтаже работа уже буксовала – подводили нестыковки при строительстве, проблемы с поставкой оборудования по железной дороге. Без конца происходили аварии во время монтажа или пуска зарубежных агрегатов. При этом объективно виноватыми были не только советские специалисты, порой иностранные инженеры были сами недостаточно компетентны. Для компании Чемико, например, работы по цеху синтетического аммиака были в новинку. Подводила и дорогостоящая импортная техника. Многие узлы, механизмы и устройства оказывались далёкими от совершенства, порой не соответствовали российским условиям. Испарительная установка фирмы Циммерман не справлялась с жёсткой камской водой, образуя твёрдую как застывший бетон накипь. Английские паровые котлы давились кизеловским углём высокой зольности – шлаки, оставшиеся от него, образовывали монолиты в утробах аппаратов. Каждый день у людей была битва с машинами за будущее завода. Из статьи корреспондента «Ударника» Н. Старова за 1932 г.: «Газогенераторный цех - цех автомат - высшее достижение человеческой техники. Но автомат нужно наладить, настроить, раскачать и пустить так, чтобы работал он образцово. Это дело человека. Тяжёлое, кропотливое дело, которое тем тяжелей, чем сложней и умней автомат. И к концу дня люди сваливались с ног. Даже два крепыша командира, краснощёкие и сильные здоровяки – два начальника - англичанин мистер Вилли и русский парттысячник товарищ Флегонтов, даже они, к концу дня почернели от сажи и усталости… Капризничали редуктора, скандалили клапаны, пошаливал скруббер. Подвернуть там, ослабить тут… С лестницы на лестницу по - обезьяньи прыгали люди ежеминутно, подправляли мельчайшие загогулины стального иероглифа, железную сбрую чудища. Мистер Гризенциант и товарищ Прокопьев, мистер Вильсон и товарищ Куртев, мистер Броунинг и товарищ Цехомский, мистер Белл и товарищ Гелас. В разных частях планеты родились эти люди. На разных языках говорили они. В другое время, может быть, не смогли бы они даже попросить прикурить друг у друга, но иероглиф механизма, сейчас, сыграл роль эсперанто…». Упомянутый инженер Вилли от фирмы Пауэр-Газ был в числе главных инженеров цехов, которые подготавливали к пуску завод. Аммиачный цех в самом его начале возглавлял мистер Бакстер от фирмы Найтроджен, по воспоминаниям «спокойный на вид человек с физиономией типичного янки, часто расхаживающий по цехам в сопровождении своей жены». Главным химиком-инженером при нём был мистер Дэли – очень добродушный остряк, игравший на виолончели в оркестре содового завода. Карл Вилл от фирмы Чемико был главным технологом цеха синтетического аммиака. Все они были так или иначе ответственны за пуск и начало работы завода, который состоялся в апреле 1932 года. Все они несли первую вахту с советскими, английскими, американскими и немецкими рабочими. БХК таким образом можно рассматривать как международное детище.
От каждого по способностям - каждому по труду! Оплату труда иностранцы предпочитали повременную, тогда как наши соотечественники стремились заключить договор со сдельной. Эта разница объяснялась несколькими важными противоречиями в западном и советском стилях работы. Советский рабочий, хорошо уяснивший для себя необходимость пятилетки в четыре года, работал на количество и опережение сроков. Он знал, что любое ударничество хорошо премировалось и ставилось в пример остальным. Иностранец, заключавший контракт на определённый срок работал на качество и собственный имидж. Иногда коса находила на камень: русские жаловались на затянувшего все сроки немца, а немец жаловался на плохое качество работ русской бригады. Понюхавшие пороху советской индустриализации иноспециалисты знали о задержках в материалах и инструментах, слабой дисциплине советских рабочих бригад, и соглашались только на повременную оплату труда. Впрочем, последнее вовсе не означало того, что иностранцы тянули время как могли – многие из них так же работали сверхурочно, часто слышались возгласы «мы хотим работать качественно, чтобы знать, за что получаем деньги». Качество работы иностранцев было хорошим. В толстых архивных делах нет ни одной жалобы на их работу, только многочисленные указания на «рваческие настроения» по поводу зарплаты и условий проживания. Знающие себе цену иностранцы, опиравшиеся на пункты контракта, действительно требовали к себе соответствующего отношения, им было сложно угодить. Часто они могли проявлять заносчивость, чванство, нетерпимость к советским реалиям. Однако каждый из них был профессионалом в своём деле. Это аксиома западной деловой практики. На эту практику власти часто старались навесить уже советские особенности: ударничество, «штурмы», социалистические соревнования и др. Получалось по разному. Ударных бригад не удалось собрать ни разу, хотя отдельные немецкие работники имели правило перерабатывать, давая сверх нормы 5-30%. Ударником был один из десяти иностранных рабочих, специалистов было и того меньше. Потребность же в них была высокой во время «штурмов» - форсированных работ для быстрейшего окончания того или иного участка стройки, отстававшего ввиду промедлений или аварий. Для работников месячный «штурм» означал 10-12 часовой рабочий день, отмену выходных дней. Справедливости ради он хорошо оплачивался. Куда лучше ударничества было поставлено рационализаторство. При комбинате были организованы БРИЗы – бюро по рационализаторству и изобретательству. На начало 1932 года руководству БХК от иностранцев было предоставлено 42 предложения, из которых 37 были составлены специалистами. Таким образом, они реагировали на сложности при сборке агрегатов, хотели исправить аварийность тех или иных участков, пытались подстроить иностранное оборудование под российскую ресурсную базу. Большую часть предложений реализовывали. Иностранцы, таким образом, добровольно вкладывали в стройку свой труд, физический и интеллектуальный. Порой им приходилось добровольно расставаться со своим заработком, жертвуя его на государственные займы. Речь здесь шла не много ни мало о месячном жаловании в пользу Советского Союза. Солидарность трудящихся в данном случае удивляла – в 1932 году все иностранные рабочие БХК подписались на заём. Белые воротнички с высоким окладом займам противились, например инженер Людовик Бласс заявил «знания мои возьмите, но капитал я отдавать, не намерен». У него в Березниках была жена и просто так свои деньги он отдавать не хотел. В его защиту также стоит сказать, что он действительно внёс несколько выгодных рацпредложений, но на первых порах их экономическое достоинство не смогли подсчитать. Были и другие резоны «не сдавать». Например, готовившиеся уезжать иностранцы считали займ неразумной тратой. Некоторые немцы ввиду напряженности в отношениях СССР и национал-социалистической Германией считали что деньги, сданные в займ пойдут в дело против их родины.
Накопил – машину купил. Зарплату многие иностранцы получали и в валюте и в рублях. Советский рубль периода 1924-1934 гг. был укреплён золотым обеспечением, и курс его долгое время оставался высоким. За один рубль давали 1,94 доллара (фактически дореволюционный курс), около 10 рейхсмарок, 0,4 фунта стерлингов. Согласно уровню квалификации иностранные специалисты получали больше простого русского работяги: заработок американского инженера составлял 50$ в день (примерно 1000-1200$ в месяц), немецкого монтёра 5-8$ в день (150-200$ в месяц), что равнялось 1,5-2х месячному заработку русского рабочего. К основной зарплате иностранца добавляли премиальные за качественное выполнение работ (50-100 руб./ мес.), единовременные выплаты (20-100 руб.), наконец, плату за обучение русских эксплуатационных кадров (10 руб./ час).
Учиться, учиться, учиться. Техническая учёба шла со скрипом. Далеко не каждый иностранец был готов обучать, далеко не каждый русский был готов слушать. В первом случае говорило высокомерие и косность мышления, во втором лень и малая техническая грамотность. Общими были непонимание (переводчиков всегда не хватало) и стереотипы о капиталистах/коммунистах. Однако существовали и технические кружки, и совместные производственные совещания. Их итогом были совместные занятия, пускай и с небольшим охватом русских рабочих (10-20 человек). Немцы с известной аккуратностью составляли инструкции по управлению аппаратурой, оставляли рекомендации по уходу за механизмами. Уровень доверия иностранных рабочих к русским кадрам был невысоким. В письме к Грановскому один из американцев писал: «никто кроме наших специалистов не сможет содержать дорогостоящее оборудование в хорошем состоянии, вам придётся выбирать: или вы оставляете наших специалистов и сохраните оборудование или отказываетесь от них, что приведет к порче аппаратов». Американца конечно можно подловить на том, что он набивает цену себе и своей фирме, однако факты говорят в его пользу. Проехавшая в 1931 году по производствам Советского союза инспекция выявила низкий (20-30%) коэффициент использования иностранного оборудования, с халатным к нему обращением, и плохой комплектностью. Между тем это была самая современная производственная аппаратура на своё время. Кадры в данном случае решали всё.
Мавр сделал своё дело, мавр может уходить. Ни о каком долговременном сотрудничестве с иностранцами не могло быть и речи. Валютные резервы для оплаты трудов зарубежных специалистов стали заканчиваться у СССР уже в 1931 году. Всему виной была форсированная коллективизация деревни, которая поставляла главный экспортный продукт – зерно. Раскулачивание хозяйственных крестьян и малоэффективная работа колхозов привели к тому, что выкачка зерновых ресурсов существенно сократилась. Прирост валюты тоже серьёзно отстал. Ввиду этого правительство взяло курс на свёртывание программы заказов из-за рубежа, особенно в США, ориентируясь на немногочисленные европейские фирмы и уже созданные отечественные производства. В глазах советских властей американцы выполнили свою задачу и теперь могли возвращаться на родину. В 1932 году, таким образом, через Атлантику поехали специалисты фирмы Кана. Вслед за ними стали паковать чемоданы строители БХК – американцы и англичане от фирм Чемико, Пауэр-Газ и др. Наконец после пуска первой очереди завода стало собираться большинство иностранцев. Контракты и договоры продлялись единицам. Это были иностранцы, стоически воспринявшие советский образ жизни и готовые трудиться за рубли. Зачастую они придерживались социалистических взглядов, знали или изучали русский язык, были примерными сотрудниками. От таких людей нельзя было отказываться. Таким образом, на производстве остались господа Клаппродт, Унтербергер, Фраче, Геб, Баумастер, Штейн и др. Из характеристики на Фрица Клаппрдта: «работает мастером по измерительным приборам. Примерный и сознательный работник, эффективность труда выше, чем у работника соответствующей специальности. Оплачивается повременно. Строго дисциплинирован. При недостаточном обеспечении инструментом задания выполняет своевременно. Предложения по работе делал, они выполняются». Другие иностранцы оформляли бумаги в Иностранном бюро и выезжали из Советского Союза. Проект 2-ой очереди завода и все работы по пуску были сделаны практически без иностранного участия, а количество использованного при этом иностранного оборудования сократилось почти на 2/3 с 90% до 37%. Эстафету индустриализации у иностранцев перенимали уже русские специалисты и рабочие, которые имели возможность приобщиться к заграничному опыту, и теперь воспроизводили его на практике.
Послесловие. Титанические усилия по приведению первого пятилетнего плана в жизнь были записаны в советские учебники истории как «беспримерный подвиг освобожденного пролетариата, руководимого партией большевиков и гениальным Сталиным», однако об иностранном участии (ровно, как и подневольном труде) в нём не было и слова. К середине 1930-х гг. от слова «иностранный» вообще стали открещиваться, потому как наступила эпоха подозрений, доносов и репрессий. В 1940-х немцы, независимо от гражданства и степени вины стали фашистами. Во времена железного занавеса предпочли забыть о каком бы то ни было сотрудничестве с американцами и англичанами. Сейчас, пожалуй, только архивные страницы могут напомнить, что когда-то на стройке Березниковского Химкомбината люди с разных частей планеты, улыбаясь, пожимали друг другу руку.
Петров Роман Павлович – научный сотрудник Березниковского историко-
художественного музея им. И.Ф. Коновалова