«У них не было ни шанса. Следствие Ворошиловского РО НКВД в 1937-1938 гг.»
Зав. историческим отделом БИХМ
Петров Р.П.
85 лет назад случился «тридцать седьмой год». Это словосочетание со временем стало синонимом гражданского ужаса перед массовым и безосновательным террором со стороны государства. Показательные судебные процессы, беспрецедентная «охота на ведьм», масштабное устранение «врагов государства», казни, репрессии, доносы, жизнь полная подозрений страха. В ПермГАСПИ хранятся следственные дела репрессированных. Дело №12310 особенное, в нём содержатся показания работников следственных органов. В 1938-1939 г. оперуполномоченный Ворошиловского «П» 1906 г.р. и помощник оперуполномоченного «А» 1916 г.р. привлекались как свидетели по делу бывшего начальника Ворошиловского РО НКВД С.И. Шенкмана 1906 г.р. В апреле 1939 г. Военная Коллегия Верховного суда СССР приговорила С.И Шенкмана к 15 годам заключения с конфискацией имущества. Коллегия установила, что в 1937-1938 гг. С.И. Шенкман участвовал в массовых и необоснованных арестах и фальсификации дел.
Показания оперуполномоченных «П» и «А» раскрывают перед читателем страшную картину происходившего в 1937-1938 гг. Свидетель «А» показал: «Мы арестовали большое количество невиновных…Абсолютное большинство лиц было арестовано без всяких на то материалов. Большое количество было арестовано молодёжи 17,18,19 лет, были даже школьники по 16 лет (отпущены), были девушки по 18-19 лет, беременные женщины, всем писали шпионаж, диверсию». Следствием 1939 г. было установлено, что сотрудники Ворошиловского РО НКВД И.А. Соловьёв и Н.Д. Попцов (начальник следственного отдела) создали фиктивные следственные дела и отправили на смерть 32 невиновных человека. Военный трибунал войск НКВД Уральского округа 23 июня 1941 г. приговорил обоих к расстрелу.
Облавы начались после неурожая 1936 г. и принятия «Сталинской конституции». Голод и народное недовольство привели правящую партию большевиков к поиску внутренних «врагов». 2 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «об антисоветских элементах». Н.И. Ежов, нарком внутренних дел, подготовил согласно постановлению приказ №00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Антисоветские элементы включали в себя членов антисоветских партий, бывших царских чиновников, белых, сектантов, церковников, националистов и «прочих». Уголовники интересовали наркома в последнюю очередь, гораздо важнее было избавиться от «идейных». Для исполнения приказа №00447 в каждом субъекте СССР вводились особые «тройки» для оперативного рассмотрения следственных дел репрессируемых. Все управления НКВД получили определённые «лимиты» по категориям репрессируемых. Свердловское УНКВД получило лимит в 10 тыс. человек: 4 тыс. на высшую меру наказания (I категория з/к), 6 тыс. на 8-10 лет лагерей (II категория з/к). Специальную операцию назначили на август-ноябрь 1937 г., но впоследствии неоднократно продляли.
Летом 1937 г. начальник УНКВД по Свердловской области Д.М. Дмитриев в соответствии с указанием центра создал оперативный штаб для проведения массовых операций (нач. Я.Ш. Дашевский). Из оперативного штаба в городские и районные отделы НКВД стала командироваться «ответственная бригада сотрудников». В сентябре-октябре 1937 г. бригада работала при Ворошиловском районном отделе. Свердловчане показали местным чекистам пример «упрощённого следствия». Отныне следователю требовалось лишь наличие признания арестованного о причастности к незаконной деятельности. Протокол допроса составлялся в отсутствие арестованного. Я.Ш. Дашевский лично разработал образец протокола допроса. Преступное упрощение следствия привело к вымышленному сочинению протоколов допросов и коллапсу всего следственного дела в Березниках и Ворошиловском районе.
Из показаний свидетеля «П»: «До приезда Дашевского аппарат Ворошиловского РО НКВД сидел на следствии по правым. Длительный период времени не могли получить от них никаких показаний. Командированные следователи в первый же день получили от них заявления, и впоследствии написали протоколы, которые вскрыли крупную повстанческую организацию. Все протоколы были шаблонны. На встречах с ними я выяснил, что многие арестованные были не согласны с фактами из протокола. На мой вопрос «почему подписали протокол?» они заявляли, что их убедили подписать».
Методы убеждения арестованных были разными. Самым простым был обман. Обвиняемых убеждали в абсолютной безопасности делопроизводственной процедуры. Подпишите и вас отпустят/переведут/вышлют в другой город, вы встретитесь с родными. Звучало: «так нужно Родине». Заключённые охотно делились полученной ложью с новоприбывшими. Свидетель «А» с недоумением рассказывал о том, как в Соликамской тюрьме (бывшем монастыре) арестованные распространяли мнение о том, что их взяли временно для переселения в другое место. Каждую новую партию подследственных научали быстрее подписывать нужные бумаги, чтобы скорее выбраться из тюрьмы. Несговорчивым арестантам следователи намекали на предрешённость их судьбы, угрожали несуществующими показаниями их друзей, коллег, сокамерников. Упорствующих ждал холодный карцер. Достаточно было нескольких мучительных часов каменного мешка, чтобы добиться от человека судьбоносной подписи.
Отказаться от преступного ведения следствия было нельзя. Свидетель «А» утверждал: «Я молодой работник, только что прибывший из школы, вначале допрашивал обвиняемых как меня учили в школе УГБ, за что С.И. Шенкман меня в первый же день работы выругал на совещании, говоря, что «вы сюда приехали работать, а не в куклы играть». Мои протоколы допросов были возвращены обратно, а сам я был прикреплён к старшему следователю, который дал мне образцы протоколов и заявлений, в которых была сплошная липа».
«Липа» сверялась с установками УНКВД по Свердловской области. На утренних оперсовещаниях И.С. Шенкман открыто выдавал своим подчинённым все необходимые составляющие следственного дела. Свидетель «А» вспомнил, что однажды начальник приказал описывать в протоколах лишь диверсионные акты: поджоги, взрывы, выводы из строя техники. Начальник неоднократно заявлял, что среди арестованных не должно быть много русских, белорусов или украинцев, а должны быть немцы, поляки, латыши. Чтобы отчётливо был виден след иностранных разведок, шпионских ячеек и классовых врагов, следователи переделывали анкеты арестованных, изменяли им национальность, социальное происхождение, партийность и т.д. Свидетель «П» представил эту процедуру в своих показаниях: в кабинет вызывался арестованный, ему заявлялось, что он неправильно указал свою национальность или соцпроисхождение, и сколько бы тот не доказывал обратного, ему в анкету вписывалось то, что нужно для следствия. Подлог помогал перевести заключённых из второй категории в первую (на высшую меру наказания), когда этого требовали разнарядки УНКВД.
Свидетель «А» утверждал, что на вечерних оперативных собраниях протоколы с малым количеством диверсионных актов возвращались на доработку. На одном из совещаний новичок задал вопрос: «Где набраться всем диверсионных актов?» и привёл в пример то, что на трудпосёлке «Шиши» взяли всех жителей, «так что и писать даже не придумаешь что». С.И. Шенкман спокойно ответил: «Ничего, подумайте немного, найдёте, что написать». Начальник Ворошиловского РО НКВД не мог не представлять абсурдности следственных мероприятий. На совещаниях он неоднократно смеялся, что по протоколам его сотрудников Урала не должно было существовать – «он давно весь взорван-сожжён».
В условиях абсолютной дискредитации следствия некоторые оперативники даже не утруждали себя составлением фиктивных протоколов, сразу составляя на арестованных справки с итогами несуществующего следственного дела. Дело в том, что судебные «тройки» не работали со следственными делами репрессированных. Для суда составлялись специальные альбомы со справками, в которых кратко описывались результаты следственных дел: «арестованный изобличается», «подследственный является» и т.д. Тройки работали по альбомам заочно, вынося приговор за считанные минуты. Свидетель «П» утверждал, что в декабре 1937 г. в Свердловск отправилось множество пустышек: «основанием для справки служило только заявление арестованного, в котором вообще не указывалось никакой конкретной контрреволюционной деятельности».
Находились несогласные с существующим положением дел: молодые следователи «П.», «Т.», «М.», «Г.», «А.». Один из них в декабре 1937 г. открыто спросил, почему их не знакомят с директивами центра? Один из них в открытую заявил, что практикуемый метод следствия неправильный. В тот же день было созвано внеочередное оперативное совещание, на котором начальник С.И. Шенкман предельно ясно дал понять: «любое сопротивление бесполезно», «несогласных арестуют как врагов народа» и привёл в пример внутренние расправы над чекистами. После прозвучавших угроз оперативники стихли. У них был живой пример: бывший начальник Ворошиловского РО НКВД А.П. Моряков, который был арестован летом 1937 г. по ложному обвинению в повстанческой деятельности. Все сослуживцы Морякова впоследствии подтверждали: бывший начальник был арестован за отказ участвовать в арестах невиновных, за отказ внедрять бесчеловечные методы работы в своё ведомство, за открытую критику начальника УНКВД Свердловской области. 15 января 1938 г. А.П. Моряков был расстрелян, его имущество было конфисковано.
Массовые карательные операции завершились 17 ноября 1938 г. секретным постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Органам НКВД и прокуратуре было запрещено производить массовые аресты и выселение, сами аресты предписывалось осуществлять только по постановлению суда или санкции прокурора. 24 ноября 1938 г. был снят с должности, а затем арестован Н.И. Ежов. 28 июня 1938 г. был арестован начальник УНКВД по Свердловской области Д.М. Дмитриев. В октябре 1938 г. был арестован начальник Ворошиловского РО НКВД С.И. Шенкман. В 1939 г. был арестован начальник следственного отдела Ворошиловского РО НКВД Н.Д. Попцов.
«Лимиты» 1937-1938 гг. были перевыполнены. Только за август 1937 г. в Пермском Прикамье было арестовано 2533 человека. Общей цифры репрессированных по Березникам и Ворошиловскому району до сих пор нет.
